Картины Гольбейна и Мостарта в романе «Идиот»

Князь Мышкин входит в петербургский мир, помня не только Семеновский плац. В первом своем рассказе о казни он произносит как заклинание: «Сказано «не убий»,- предчувствуя и покушение на свою жизнь и трагический финал, когда занесенный на князя нож падает на Настасью Филипповну. Он входит в петербургский мир с памятью об образе Христа и «мертвого», но и осужденного.

Каким же предстает мир в романе, если его, по утверждению князя, спасет красота? Красоте противостоящим?

Кажется, черты этого мира необыкновенно ярко явлены в части первой романа. Но вторая главка части второй раскрывает истинную для Достоевского ценностную систему мира в романе. Князь, вновь вернувшийся в Петербург, сразу же совершает два визита.

Первый - к Лебедеву, прозванному за толкование Апокалипсиса «профессором Антихриста».

«Согласитесь со мной, - говорит Лебедев князю, - что мы при третьем коне вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как в нынешний век на мере и на договоре, и все люди своего только права ищут... и все дары божий при этом хотят сохранить. Но на едином праве не сохранят, и за сим последует конь бледный и тот, кому имя Смерть».

Эсхатологический уровень романа, раскрытый вдруг в части второй, определяет отношение к фактам романной реальности знаками ее. То, что мир «при коне вороном», не только меняет наше отношение к дому Рогожина, его реалиям, к висящей в зале копии с «Мертвого Христа». Сам образ Христа Гольбейна включается в эсхатологический контекст - мир при мертвом Христе, в котором с ножом посягнут на «необыкновенную красоту».

Второе посещение - дом Рогожина. Черты его образа, отмеченные московскими реалиями и как бы обытовленные, при эсхатологическом счете поднимались в своем значении.

Возвращаясь тогда, в ноябре, Парфен говорил: «С покрова парчевого на гробе родителя... брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескаять, звона каких денег стоят». Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может,- если я захочу, потому оно есть святотатство».

Князь, проходя с Рогожиным «чрез те же комнаты», на возвратном пути встречается с копией картины Гольбейна. Он «мельком взглянул на нее, как бы что-то припоминая, впрочем, не останавливаясь, хотел пройти в дверь. Ему было очень тяжело и хотелось поскорее из этого дома». Рогожин задержит князя рассказом: «Все здесь картины.. . за рубль да за два на аукционах куплены батюшкой», копия с «Мертвого Христа» «тоже за два целковых куплена», но за нее потом триста пятьдесят давали, «а Савельев, Иван Дмитриевич, из купцов, охотник большой, так тот до четырех сот доходил, а на прошлой неделе брату... уже и пятьсот предложил. Я за собой оставил». «За собой», то есть откупился от брата, дав больше пятисот. Зачем же? Сохранить как единственную драгоценность в «дряни» фамильного собрания»?

Позже в раздумьях князя раскроется его «внезапная мысль»: «.. .любит смотреть на эту картину; не любит, а значит ощущает потребность. «Ощущать потребность» видеть, как «природа бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя... великое и бесценное существо», как «картиной... выражается понятие о темной, наглой и бессмысленно-вечной силе, которой все подчинено и передается вам невольно». Так вот «ощущать потребность» лицезреть гибель «великого и бесценного существа»-не кощунство?

При виде копии с «Мертвого Христа» Гольбейна у князя Мышкина вырвется: «...от этой картины у иного еще вера может пропасть», и в другом месте другой герой скажет о той же картине: «.. .если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет?».

И после беседы с Рогожиным и встречи с «Мертвым Христом» князь расскажет, как один крестьянин «с горькою молитвой: «Господи, прости ради Христа!» - зарезал приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы», и о покупке за двугривенный оловянного креста, предложенного как серебряный. Продавца князь назовет «христопродавцем», а его оловянным- купленным - обменяется с рогожинским; бывший крест «христопродавца» ляжет на грудь «брата Парфена», а его, рогожинский, на «брата Льва».

Но «договор» не помешает Рогожину через несколько часов броситься на князя с ножом.

Все это - от рассказа о предложениях купить оставленного «за собой» и повешенного в зале «Мертвого Христа» до побратимства, до благословения безумной матерью Рогожина - не звенья ли одного святотатственного ряда, вписанного Достоевским в дом, живущий под эсхатологическим знаком? И не в этом ли предопределение святотатственного конца романа?

Рогожинский дом в петербургском мире «меры и договора» являет в своем подобии, подробно описанном (со стенами, интерьерами), свой особый мир, в котором сосредоточено писателем все святотатственное, противостоящее и угрожающее Красоте.

При создании в романе подобия ордынского дома особо важным становился для Достоевского образ его святыни. И если в московской реальности такой святыней мог быть или даже был Христос Мостарта, то тот предел, к которому вели Христа на его картине, определял другой образ - образ иного уровня - мертвого Христа Гольбейна.

Картина Мостарта оказывалась ступенью к образу Гольбейна. И в зале рогожинского дома повешен «Мертвый Христос». Христос Мостарта - при входе в парадный молитвенный зал, Христос Гольбейна - над дверью в зале. А рогожинская «любовь смотреть», с поправкой князя: «...не любит, а... ощущает потребность», при внешней созерцательности есть, по сути, утоление религиозного чувства. И зал, где висит «Мертвый Христос», при всех бытовых подробностях несет образ рогожинской молельни, где Христос, так же как и у Куманиных, - при дверях.

У Гольбейна тело - плоть, подчиненная неизбежным законам природы, у Мостарта - образ сломленного, сокрушенного духа. Что в данном случае сильнее для вопроса, поставленного в романе? Достоевский видел Христа Мостарта до Христа Гольбейна. И тема страдания Христа пришла не через изображение страстей, виденных Достоевским в детстве в московских церквах, но, вероятно, тогда же, в образе Христа Мостарта.

Гольбейн. "Мертвый Христос"

Гольбейн. "Мертвый Христос". Фрагмент

Гольбейн. "Мертвый Христос". Фрагмент

Далее: Архитектура церкви Преображения на Ордынке