Никола Пуссен. «Ринальдо и Армида». Трактовки, геометрия и театральность

Картина Пуссена целым рядом элементов восходит к античным рельефам, посвященным мифу о Селене и Эндимионе. По одному из вариантов этого мифа, богиня Селена усыпляет прекрасного Эндимиона, чтобы целовать спящего юношу. В этой . ситуации нетрудно усмотреть аналог сюжету, заимствованному Пуссеном из поэмы Тассо.

Высказанная выше мысль получит еще более глубокую аргументацию, если анализируемую композицию рассмотреть в контексте целой группы произведений Пуссена, сюжеты которых почерпнуты из мифологии и объединены темой любви. Назовем следующие: «Марс и Венера», «Спящая Венера», «Нарцисс и Эхо», «Смерть Адониса». Все перечисленные картины относятся к рубежу 1620-1630-х годов.

В основе репрезентации названных сюжетов лежит инвариантная ситуация «сна-созерцания». Речь идет о наличии в каждом конкретном случае «пассивного» героя, находящегося в состоянии любовного опьянения, забытья, спящего или мертвого, с одной стороны, и «бодрствующего» героя, предающегося любовному созерцанию, грусти, скорби, - с другой. Та же ситуация в большинстве случаев составила основу композиций «тассовского цикла».

Это естественным образом объясняет обилие самых разнообразных перекличек, связывающих последние с рядом перечисленных мифологических картин Пуссена.

Включение анализируемой композиции в данный контекст обусловливает неоднозначность ее семантической интерпретации. Возникает ситуация, когда содержание текста передается некоторым множеством кодов; при этом текст становится полностью или частично метафорой различных вариантов любовного мифа.

Так, забывшийся сном Ринальдо может быть соотнесен и со спящим Эндимионом, и с разоруженным Венерой Марсом, и с самой богиней любви и красоты, а образ Армиды - получить соответствующее истолкование. Прислужницы Армиды уподобляются спутницам Венеры - Грациям. Глобальная метафоризация текста через миф позволяет описать пейзаж картины в терминах космических стихий (Земля, Вода, Воздух, Свет-Огонь), которыми правит всемогущий Эрос. В ряду допустимых интерпретаций картины особый интерес представляет возможность одновременного соотнесения главных героев с образом Венеры как воплощением красоты. В этом смысле картина изображает Красоту, созерцающую самое себя. Любопытно, что возможность такой интерпретации подтверждается текстом поэмы Тассо.

Однако было бы серьезным заблуждением искать, с какими образами более всего сопоставимы герои пуссеновской картины, применение какого «шифра» позволит дать исчерпывающую интерпретацию. Принципиально важна именно множественность кодов, сопряжение значений, полисемантизм знаков и текста в целом. Картина Пуссена дешифруется не через соотнесение с конкретным мифологическим текстом, но через соотнесение с типом, воплощенным в некотором множестве текстов, и в этом смысле ее семантический «резервуар» вряд ли может быть исчерпан до конца.

Здесь снова возникает соблазн аналогии с театром. Герои картины Пуссена, подобно театральным актерам, являются зрителю не только в данном конкретном образе, но и в соотнесении с рядом их прежних воплощений. При этом единству текста грозила бы серьезная опасность быть расчлененным на относительно автономные ряды образных ассоциаций, если бы не строжайший «режиссерский» контроль, осуществляемый художником. Отсюда тенденция к сверхупорядоченности художественной формы, признание композиции средством, едва ли не всецело определяющим оригинальность, уникальность живописного образа. Вспомним в высшей степени характерное для Пуссена суждение: «Новое в живописи заключается главным образом не в невиданном доселе сюжете, а в хорошей своеобразной композиции, в силе выражения; таким способом обычную и старую тему можно сделать единственной в своем роде и новой».

Выше мы старались показать, что на разных уровнях части изображения образуют значимые единства, которые в свою очередь приводятся к новому единству: геометрическая схема актуализируется в линейных ритмах, ритмическая организация плоскости согласована с построением «глубины» изображения, а пространственно-ритмический комплекс актуализирован в системе цвето-тональных акцентов. Столь строгая урегулированность плана выражения обусловлена стремлением предельно мобилизовать восприятие зрителя, его память и интеллект, создать своего рода идеальный настраивающий механизм для приведения психики воспринимающего в полное соответствие с духом воплощаемой идеи. Живописная структура выступает в данном случае не как источник информации, а как ее возбудитель.

Осознание принципа «взаимной активности» текста и зрителя дает возможность эстетически пережить картину Пуссена в полноте синтезируемых ею смыслов.